Двадцать пять
Я видел в окно, как мистер Хелман провожал кожаного к черному «ягуару». Потом машина рванула с места, и мистера Хелмана заволокло выхлопом.
Из-за вызова к директору мне пришлось пропустить школьный завтрак. Если бы еще и перемену пропустить! Перемена. Пе-ремень. Ремень этот хлещет по лицу, по костям, по душе. Переменяет человека. Ломает.
Меня так просто не сломаешь.
По какой-то неизвестной причине мистеру Хелману пришла в голову идея поставить на площадке скамейку. И не надо мне: он прекрасно знал, что будет, если эту скамейку затолкать в угол площадки и поставить диагонально. Тут даже не обязательно разбираться в математике, чтобы понять. На деревянную спинку плотно рассаживается бессловесное стадо, закрывая обзор учителям. И тогда в образовавшемся треугольничке очень удобно избить кого-нибудь – слабого, малорослого или просто неудобного, выделяющегося из общей массы.
Ганс Филдер снова расцвел, как только исчез Гектор, и больше некому было его окоротить. Все вертелось вокруг него. Он послал своих удальцов – поймать меня и затолкать за скамейку.
– Какого вдруг офицеру понадобилось от дебила?
– Ты имеешь в виду кожаного? – спросил я. Видно было, что пружина в Гансе Филдере закручена туже, чем в заводном солдатике. Он был готов к бою.
– Конечно, его, урод гребаный!
Дело в том, что Ганс Филдер с рождения присосался к молочку Родины.
читать дальшеУ миссис Филдер было восемь или девять, десять, одиннадцать детей – не знаю точно, у меня плохо со счетом безликой скотинки. Зато знаю, что они с мужем живут на подачки от Родины за патриотизм. Они гордятся своей службой, которая заключается в доносах на тех, кто не следует линии партии. Так что у Филдеров детки сыты и одеты.
У нас в школе сразу видно, чьи родители продались. Их сыновья носят брюки. Я, как и любой нищий, хожу в шортах, бывших когда-то брюками, пока они не стали мне коротки. Тогда их обрезали чуть ниже колена, а штанины мама припрятала в шкатулке с рукоделием, на случай, если понадобятся заплатки.
Ганс Филдер, обладатель брюк и нового форменного пиджака, прижал меня к стене и повторил свой вопрос. Подпевалы собрались вокруг.
Когда меня начали бить, я не отвечал.
Дед сказал однажды:
– Что бы ни случилось, Стандиш, не вздумай распускать руки. Отвернись и уйди. Если тебя выгонят из школы…
Он не закончил. Было и так понятно.
Но молчать я больше не мог.
Я сказал:
– Когда встречусь с кожаным в следующий раз, расскажу ему все про твою мамочку.
Ганс Филдер задержал удар.
– Что это ты про нее скажешь?
– Как она доносит на всех и все врет, и из-за нее людей забирают кормить червей – только бы у тебя были брюки.
Он остановился. Сомнение – оно как червяк в наливном яблоке. Не надо быть большим ученым, чтобы понять, кто тут дебил: Ганс Филдер. Ему и его молодцам все казалось, что их ждет успех. Тупое быдло, вся их гнилая компания. Никогда ни в чем не сомневаются. Почемучки – редкая порода, и в этом гурте стриженых баранов таких не водилось. Идиоты с клеймеными мозгами, им было невдомек, что и они тоже из седьмого сектора никуда не денутся. Единственный шанс для Ганса Филдера сбежать отсюда – это пойти воевать с Подрывниками, не забыв заранее забить себе местечко в крематории. Но это озарение еще ожидало его впереди.
Поэтому избиение возобновилось. Я представлял себе, что мое тело – это стена. Того меня, который за стеной, они не могут унизить, не могут достать, и под дробь, выбиваемую на моей коже, я напряженно думал про кожаного и про его черный «ягуар». Куда-то они направлялись теперь? Выяснить, где мы живем, для него не проблема. Наша улица – единственная, где оставались нетронутые дома. Я уже видел кожаного, как он находит наших кур, наш телевизор, толкает деда в подвал и обнаруживает самое страшное – лунного человека. В моей голове как будто крутили фильм с плохим концом.
– Стандиш Тредвел! – проорал мистер Ганнел. – Чем ты там занят? Звонок уже был.
Я даже не заметил. Я почувствовал вкус крови во рту, проверил нос и подумал: «Нет, не сломали».
Двадцать шесть
– Стандиш Тредвел! – снова заорал мистер Ганнел, багровея. Глаза у него выкатились, а на лбу забились две жилки, исчезающие под непослушным париком.
Я выбрался из-за скамейки и встал перед ним. Из носа у меня шла кровь, один глаз заплыл и не желал открываться. Трость мистера Ганнела похлопывала по его ладони, хлоп-хлоп, а его язычок криво высовывался из угла маленького злобного рта. И тут на меня в каком-то смысле снизошло откровение. Я же выше его. Я видел, что его танковые руки хорошо смазаны и готовы к избиению. И я видел, что ему все равно приходилось смотреть на меня снизу вверх. Как и на Гектора – снизу вверх.
– Нечего меня бить, – сказал я. – Я выше вас. Найдите кого-нибудь себе по росту.
Весь класс смотрел на меня в изумлении. Кроме Гектора никто, ни один из них, даже главный староста, не смел перечить учителю. В голове мистера Ганнела с явственным скрипом провернулись шестеренки.
– Тредвел, у тебя шнурки развязаны.
Я нагнулся, уворачиваясь от трости – она попала мне по спине. Быстро взглянул вверх, увидел нависающий надо мной подбородок и, не раздумывая, вытянулся по стойке «смирно», рассчитав движение так, чтобы удар пришелся ему в челюсть. А услышав, как клацнули его зубы, еще и выбросил в салюте руку вперед, изо всех сил, прямо ему в грудь. Я, в общем, сам удивился, откуда у меня силы взялись. Мистер Ганнел споткнулся и отлетел назад, а его парик, как вывернувшаяся из западни крыса, весело запрыгал по асфальту.
Весь класс захохотал, включая Ганса Филдера, но громче всех смеялся Малявка Эрик, белобрысый Эрик в коротких штанах. Он просто не мог остановиться, особенно когда мистер Ганнел сделал еще шаг назад и случайно наступил на собственный парик.
Двадцать семь
Я все повторял про себя: «Не смешно, не смешно, теперь мистер Ганнел меня уроет». В глазах у него светилась чистая ненависть. Он подскочил ко мне и поднял трость. Я приготовился к удару, но в последний момент он передумал. Дело в том, что Малявка Эрик все еще смеялся. Мистер Ганнел притянул его к себе за ухо и принялся избивать, сначала тростью, а когда она сломалась, то кулаками. Он не собирался останавливаться, напротив, бил все сильнее. Эрик уже корчился на земле, громко прося пощады.
Это только распаляло мистера Ганнела, теперь он бил Эрика ногами, вопя в голос:
– Не сметь надо мной смеяться! Я требую уважения!
Чем громче кричал Эрик, тем сильнее бил мистер Ганнел. Окаменев, мы смотрели, как на асфальт выплескивается кровь. Эрик Оуэн уже не двигался, а мистер Ганнел занес свой армейский ботинок высоко над его головой, и я понял, что сейчас будет.
Я бросился на этого гребаного ублюдка и толкнул его изо всей силы. Иначе ботинок наверняка бы размозжил Эрику голову. Чтобы уж точно вывести мистера Ганнела из строя, я еще и врезал ему по носу. Он взвизгнул от боли, я услышал хруст и увидел, как на его усики потекли кровавые сопли.
Мистер Хелман послал мисс Филипс узнать, почему мы задерживаемся. Все классы, кроме нашего, уже собрались в спортивном зале; через пять минут нас ожидала встреча с историей – Родина запускает ракету. Мисс Филипс сначала не поняла, что случилось, потому что мы окружили Эрика плотным кольцом.
– Мистер Ганнел, – резко осведомилась она, – в чем тут дело?
– Порядок навожу, вот и все, – ответил мистер Ганнел.
Двадцать восемь
Мисс Филипс протолкалась сквозь толпу перепуганных школьников и увидела Малявку Эрика Оуэна. Он лежал, как брошенная кукла, волосы больше не белые, а кроваво-красные, вместо лица – кусок сырого мяса. Один глаз вывалился из глазницы.
Мистер Ганнел стоял в стороне. Все молчали. Мисс Филипс нагнулась над останками Эрика Оуэна. Она попыталась найти пульс на его болтающейся сломанной руке. Потом обернулась к стаду.
– Врача, быстро.
Кто-то убежал.
– Кто это сделал? – спросила она гневно. – Какое чудовище?
– Стандиш Тредвел, – сказал мистер Ганнел.
Она обернулась ко мне.
– Стандиш, что тут произошло?
Я рассказал.
– Это сделали вы, мистер Ганнел? – спросила она изумленно.
– Я не позволю над собой смеяться, – заявил мистер Ганнел, поправляя несуществующий парик окровавленной рукой. – Я требую уважения. Никто не смеет смеяться надо мной.
К нам уже бежал мистер Хелман, а за ним – разные его подчиненные. Мисс Филипс прикрыла Эрику оставшийся целым глаз, а второй осторожно вправила на место. Она медленно встала. У нее на юбке была кровь. Везде была кровь.
– Я вызвал «скорую». В такое время это непросто, – сказал мистер Хелман, не решаясь опустить глаза вниз.
Мисс Филипс глубоко втянула своим курносым носом воздух и очень спокойно сказала:
– Он мертв, мистер Хелман.
– Притворяется, – вмешался мистер Ганнел. – Скоро придет в себя.
– Нет. Не придет.
– Это все Стандиш Тредвел виноват, – повторил мистер Ганнел.
Я молчал.
Мистер Хелман посмотрел на меня так, будто я инопланетное существо.
Я молчал.
Но к моему удивлению, заговорил Ганс Филдер, верный баран мистера Ганнела, заговорил ясно и громко:
– Стандиш Тредвел тут ни при чем. Он пытался спасти Малявку Эрика, а мистер Ганнел забил его до смерти.
– Вранье! – заорал мистер Ганнел. – Трепаное вранье!
Ганс Филдер распрямился и посмотрел на учителя в упор. Золотистые волосы, сияющие глаза, синие, как дешевый пластиковый пакет.
– Я никогда не вру, сэр, – сказал он. – Никогда.(c)