Когда я слышу тебя, мне кажется, что ты так же легка, как и твой голос. Боязно брать тебя за руку. Рассыплешься.

Когда я слышу тебя, мне хочется кричать, биться о стены. Ты въедаешься в мой разум, снова будя всю скопившуюся за эти годы ненависть. По-моему, ты делаешь это трухлявой палкой и грязными ногтями. Я не хочу выдавливать тебе глаза, это мерзко - думать даже о прикосновении к тебе.

Когда я слышу тебя, нарочито спокойного, начинаю ожидать худшего, и нельзя сказать, что ты в этом виноват... слишком часто ты оказываешься прав.

И снова возвращаясь к тебе, такой легкой, эфирной, недосягаемой; такой я тебя выдумал и любуюсь на тебя перед сном, даже не мечтая о робких объятиях. Я знаю, что нельзя, и знаю, почему. Его голос звучит, звучит и мой голос, мы сходимся в одном и том же, только я не хочу этого признавать. Мне нравится выдумывать тебя в этом бежевом платьице, с тонкой чувствительной кожей, на которой обязательно останутся синяки, и потому я не возьму тебя за руку; мне нравится слышать твой голос-ветерок, мановение бледных губ. Мне нравится не знать, что у тебя на душе, мне нравится не думать о твоем самосознании - если оно есть, то мне страшно думать о тебе. Выходит, ты живешь наравне с другими людьми, варишься в том же мерзком торфяном болоте и однажды ссохнешься, погрубеешь, истлеешь или мумифицируешься.

И останешься с трухлявой палкой в руках; ногти потрескаются, загрязнеют, отрастут; волосы растреплются, будут паклей висеть, потемнеют.

Ты так красива.
Потому мне нравится думать о том, как ты, ветерок, навещающий меня вечерами, ступаешь босыми ногами по грязи, выискивая разбухшие доски - тапа-тапа-тапа-тапа... тапа-тапа-тапа... где чище, где есть незамутненная глиной вода.

И я не знаю, что будет дальше - крысы ли, окажешься на руках - в любом случае, это мерзко.
Ты этого не заслуживаешь.
Я тебя не заслуживаю.